Владимир Морозов прошагал пол-Европы

Владимир Дмитриевич Морозов, единственный в селе ветеран – участник Великой Отечественной войны, вспоминает о том, как и чем жила советская пехота
«Рабочей правде» повезло. Ее пригласили в гости к самому настоящему участнику Великой Отечественной войны. Владимир Дмитриевич Морозов живет в Полдневой больше 60 лет. И сегодня он – единственный в селе ветеран – участник той большой войны.
Семья Владимира Дмитриевича бережно хранит его награды – орден Отечественной войны II степени, медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», медаль «За отвагу».

Владимиру Дмитриевичу 96 лет, но, взглянув в его лицо, вы никогда не дадите ему столько. Я бы не назвала его старичком, скорее пожилым мужчиной. Рассказывая о том, что ему пришлось пережить, он менялся на глазах. С каждым новым воспоминанием он приосанивался, взгляд становился тверже и яснее – весь его облик напоминал образ солдата, который постоянно находится в боевой готовности.

Он служил в пехоте, на своих ногах прошел пол-Европы, встретил самых разных людей, искореженных войной, и сам неузнаваемо преобразился за те годы. Но все-таки выжил, встретил достойную девушку, построил с ней семью и сумел остаться человеком, которого по сей день знает и уважает каждый полдневчанин.

«ФЗО закрыли, едем заряжать снаряды и авиабомбы»
Родом Владимир Дмитриевич из деревни Шиловой, что под Каменском-Уральским. По правилам того времени за работу он взялся, когда ему еще и 16 лет не исполнилось. Брался за любое дело, но чаще возил на дрожках начальство сельсовета.
– Такие красивые были дрожки у нас! – вспоминает он с улыбкой.
Когда началась война, ему еще не исполнилось полных 18 лет. 25 июня вместе с товарищами он прибыл в Свердловск для прохождения учебы в ФЗО.
– Вот прибыли на ж/д станцию, сидим, потом нам сообщают, что ФЗО здесь закрыли – помещения будут готовить для госпиталей. И повезли нас в Нижний Тагил.
Когда Владимир Дмитриевич это говорит, его взгляд устремлен вдаль, поверх моего плеча. И кажется, что он смотрит очень-очень далеко. А мне хочется обернуться и увидеть то, на что он смотрит. Но даже не оборачиваясь, я могу представить невысоко роста парнишку, который встал за станок на военном заводе. О каком именно заводе ведет речь наш герой, сейчас сказать сложно. С его слов, предприятие было засекречено, находилось под прикрытием леса, который окружал его со всех сторон (так, что даже с воздуха его было не обнаружить).
Владимир Морозов:
– Мы заряжали тротилом авиабомбы и снаряды. Я работал столяром и однажды так порезал палец, что пришлось брать бюллетень.
В августе 1942 года ему исполнилось 18 лет. И службу Родине он начал в Тюмени, в учебном 22 стрелковом полку, где оставался примерно год вместе с 72 товарищами.
Роту Владимира Дмитриевича обучали на снайперов. Осенью 1943-го ребят отправили на фронт. Многие сразу попали под Ленинград…
На этой части рассказа наш герой прерывается, сжимается сердце, видно, что он готов заплакать:
– Многие погибли тогда… Нас же привезли в Орехово-Зуево, там мы три месяца ждали, когда нас отправят на фронт, а в конце года мы прибыли на передовую 1-го Белорусского фронта.

Моя военная география
«Они идут молча, быстрым шагом… Трудно определить, сколько нас в этой толпе, может быть, 500, может, 1000 или еще больше… С пути разъяренной толпы отступали даже танки. Немецкие танкисты знали, что обязательно в толпе найдется боец с противотанковой гранатой или бутылкой с зажигательной смесью. Толпа уничтожала на своем пути немецких пулеметчиков и автоматчиков, неся при этом сильные потери…»

Из воспоминаний Льва Майданика, участника боев в окружении в районе Харькова в 1942 году

Источник: Сетевое издание «Военное обозрение» topwar.ru

– Без пехоты никуда, так про нас говорили, – улыбается Владимир Дмитриевич. Он перечисляет города, которые прошел с боевыми товарищами.
Покров. Здесь сформировался его полк.
Житомир, потом деревенька, где они ждали приказа выступать.
После шли шесть ночей, а днями отдыхали. Передовая была очень близко. Города встречали их руинами, один из них поразил обилием покореженной военной техники на близлежащих полях.
Затем город Сарны на Украине. Владимир Дмитриевич помнит, как в речушке у какого-то хутора им удалось наконец помыться и побриться.
– Потом посадили нас опять в вагоны, привезли в Люблин, – вспоминает он.

Напомним читателям, что с 1941 года в Люблине располагался лагерь для военнопленных СС, который затем стал концентрационным лагерем «Люблин» (или по-польски «Майданек», от названия местности, где он стоял). С осени 1942 года по осень 1943-го здесь намеренно убивали людей, Майданек стал лагерем смерти. Самая массовая акция уничтожения состоялась 3 ноября 1943 года: 18,4 тысяч узников расстреляли, а тела сожгли. В историю операция вошла под названием «Праздник урожая» («Эрнтефест»). Символом Майданека считался крематорий, но трупы сжигали и в специальных ямах. Они горели днями.

(Источник: портал История.РФ, histrf.ru)

Владимир Морозов:
– Мы хотели увидеть этот крематорий, то место, где жгли наших… Почтить их память у больших могил, но не удалось – нас отправили на передовую.
Владимир Дмитриевич явно намеренно не рассказывает о боях – только военная география, только факты о передвижении. Тема встречи с огнем и смертью – табу, ставшая большим личным горем, которое похоронено глубоко в сердце, как рана, которую нельзя тревожить.
– Я попал в дивизию, которая держала оборону возле Вислы и считалась запасной.
После был хутор Ремчичи, где наши солдаты воевали против бандеровцев и их последователей.
– Ночью их ловили. Полк охранялся очень хорошо: с четырех сторон стояла охрана, я со своим отделением тоже был в карауле. Дежурили всемером, был у нас станковый пулемет.

О людях хороших…
Однажды, по пути на передовую, дивизия остановилась в небольшом хуторе на четыре или пять домов. Место для своего ночлега солдатам предстояло соорудить из молодых дубков, которые целой рощей стояли вокруг. Взялись за дело, а после переклички, когда расселились по новым «квартирам», начался дождь.
Здесь мой собеседник от души посмеялся:
– Забрались в эти шалаши, а толку? Их дождем смыло, а мы как лягушата – мокрые!
Дня через три нас переселили в сарай к помещику, у него их три было. Как раз шел сбор урожая, и там молотили хлеб. Из досок мы соорудили себе спальные места, которые накрыли соломой.
Но тут случилась новая напасть – блохи, а следом приключилась у солдата Морозова малярия – сказалась ночевка в мокром шалаше.
– Меня колотит, зуб на зуб не попадает. Какой из меня боец? А взводу нужно дальше идти.
И тут капитан признал в нашем герое земляка. Оказалось, в соседних районах жили. Он пожалел молодого бойца, оставил на хуторе лечиться.
Когда недуг отступил, наш герой продолжил путь. Теперь – в составе команды сержантов, которые тоже следовали за штабом.
На постой остановились в небольшом хуторе, в доме, по словам Владимира Дмитриевича, богатого поляка – дом у него был пятистенок, в хозяйстве имелись лошадь и корова, нашим солдатам для ночлега даже выделили целую комнату.
– Хозяйка прямо тряслась от страха, – вспоминает наш герой. – Но к утру, когда за ночь поняла, что мы не обидим семью, отошла. Даже накормила нас домашней лапшой на молоке. А мы в ответ отдали ей по два пакета сухой рисовой каши, которую нам выдали в качестве сухпайка. Такую удобно готовить в походе на костре. Добавил в кипяток, и она готова через пару минут.
У хозяев пятеро ребятишек было, так они эту кашу на драку уплетали – они такой каши и не видали, все пшенная только да фасоль…
В дорогу польская семья положила бойцам половину пышного каравая простого размола и сала.

…и тех, что не очень, когда свои хуже врагов
Воевали за правое дело, а людей Владимиру Дмитриевичу на дорогах войны довелось встретить всяких. Особенно поражали свои, про которых принято говорить «хуже врагов».
В освобожденной Польше он стал свидетелем того, как были расстреляны двое его сослуживцев за то, что вместо того, чтобы покупать овощи у местного населения, они угрожали людям: «Не дашь – в колхоз запишем».
– Колхозов местные как огня боялись, – рассказывает Владимир Дмитриевич. – И вообще поляки боялись советских солдат, но нам было строго запрещено обижать местных, если уж кто-то сопротивляется, применяет силу, то захватить и доставить в штаб, но только живьем.
Но дерзких и бесстрашных находилось немало. Не пожелавшему добровольно отдавать свой велосипед местному жителю разгулявшиеся солдаты прострелили ноги, за что позже были расстреляны.
– Как-то пришло нам пополнение, под мое командование попали четверо ребят из Белоруссии, все из партизанских отрядов. Однажды во время ночного обхода я обнаружил, что один из них… спит! Начал я его будить, а он огрызается, отмахивается. А потом один из ребят рассказал мне: «Он и партизаном-то не был, а состоял в банде. Они грабили деревни, забирали продукты, одежду. У моей матери полушубок отнял, хотел корову увести, но она пригрозила, что мне нажалуется. А как наши стали подходить, они и влились в партизанское движение. Он, бандюга, может к немцам переметнуться. Вот в бой пойдем, я его сам пристрелю!»
А в одном из польских поселений произошла настоящая трагедия. У одного командира роты случился роман с местной жительницей. И однажды, придя в ее дом, он обнаружил там пирующих «краснопогонников» (так называли солдат внутренних войск, которые приходили в освобожденные деревни вслед за действующей армией). Случился конфликт, в ходе которого командир был застрелен. В итоге едва не разразилась еще одна битва – разъяренный комбат поднял команду в ружье, приказал доставить к месту преступления обе гаубицы, что были в батальоне, две противотанковые пушки, но начальник штаба полка успел остановить самосуд. Убийцы были арестованы.

Русский мороз – соратник и гордость наших солдат

– Немцы хитрые были – впереди у них шли финны, итальянцы, одним словом, весь сброд европейский, а они сзади, подгоняли их, – рассказывает наш герой. – Зима пришла, они сопли распустили. В плен попадет – жалкий, весь в каких-то обмотках. То ли дело наши солдаты – в валенках, шинелях, телогрейках, ватных брюках.
Полушубками нас снабжала Монголия, добротные они были, из натуральной овчины. Один у нас нашелся дурак – положил свою шинель в прожарку, – тут Владимир Дмитриевич заливается смехом. – А она ему потом на плечи-то не лезет, скукожилась! Пришлось ему ждать, пока придет новое обмундирование, дали ему шинель.

«Украли кого-нибудь у уровцев?»
Эта шутка прижилась среди товарищей и сослуживцев Владимира Морозова после случая на реке Висле.
– Когда встали у Вислы на отдых, нас сменили уровцы (войска формирований, предназначенные для ведения длительной и упорной обороны отдельных важных участков государственной границы или отдельных районов, оборудованных в инженерном отношении – прим. ред.). Они шли с хорошей техникой, были хорошо защищены, – и тут Владимир Дмитриевич снова смеется. – Так у них на третью ночь солдата украли! Спали, что ли? С тех пор шутка пошла из уст в уста, у нас посмеивались каждое утро: «Ну, что, украли кого-нибудь у уровцев?»

До Берлина оставалось чуть-чуть
– До Берлина я не дошел совсем немного. Видел зарево над ним, когда его американцы начали бомбить. А 10 марта 1945-го, когда мы шли в наступление, меня ранило…
Сразу три осколка покалечили левую руку.
– Как вообще не оторвало руку-то?.. – задумчиво говорит Владимир Дмитриевич, поглаживая левое запястье, где по сей день, напоминая о себе перед непогодой, между сухожилием и костью притаился самый мелкий, четвертый осколок гранаты.
Так закончилась война для нашего солдата Владимира Морозова. Он проходил лечение в двух госпиталях Германии, затем в Польше, а День Победы встретил в кисловодском госпитале.
Подпись к фото: Покалеченная в бою рука до сих пор иногда тревожит Владимира Дмитриевича. Три пальца так и не восстановились, ими он двигает с трудом, а один – всегда холодный.

Куда пойти инвалиду войны
Война закончилась, но мир наладился не сразу. Нашему герою 23 года, он возвращается домой инвалидом, с рукой, мало на что способной. Но, слава богу, была работа. В Белоярском районе было налажено производство асбестового картона – вредное, а значит, обеспечиваемое государством.
Но не всякая работа подходила Владимиру Морозову – руку нужно было держать в тепле, беречь перебитый нерв. Сначала была фабрика «Коминтерна», куда устроился электриком.
– А я как приехал из госпиталя в румынской суконной шинели и ботинках разного размера, так и работал, пока в сентябре не начала портиться погода. Потребовал спецодежду. Мы работали под дождем – ставили столбы, чтобы провести электричество в школу.
А про директора этой фабрики много нехороших слухов ходило. Он был инвалидом от рождения, поэтому не был призван, а сменил старого директора, который погиб на фронте. А этот товарищ еще и выжил из квартиры старого директора его жену с детьми.
– Пришел я. Требую ватный костюм, а он говорит, что мне полагается резиновый комбинезон, резиновые сапоги и резиновые перчатки. «А не хочешь работать, – говорит, –пиши заявление». Даже уговоры моего мастера не помогли, так и не дал он мне нормальной одежды. Я уволился…
Затем были столярная мастерская, попытка устроиться учеником помощника машиниста на электровоз, а в итоге – заработок от случая к случаю, в основном едой. Только так и могли расплатиться деревенские женщины за работу по хозяйству, за которую брался Владимир.

Судьба моя – Полдневая
Но все сложилось. В Шилову приехала геологоразведка. А устроившись туда, Владимир Дмитриевич стал много ездить по железной дороге, которая однажды привела его в Полдневую. А там, оказывается, его уже ждала судьба – скромная девушка, будущая супруга – Евгения Васильевна. Труженица тыла, всю войну она работала в химлесхозе.
62 года прожили они вместе. Несколько лет назад Евгения Васильевна покинула этот мир, и Владимир Дмитриевич снова один, но две дочери Нина и Тамара, два внука, две внучки, пятеро правнуков – самое главное богатство супругов – рядом.