Обошлись без атомной бомбы

«Война», – раздавалось в трубке и плакали женщины. Стоим с пацанами, смотрим друг на друга и понять ничего не можем», – так начал свой рассказ ветеран двух войн Михаил Иванович Ямов. Они в лесу были в то лето. Шли с капитальным ремонтом линии путей сообщения от села Полдневая. Мишу Ямова, парня 16-ти лет, взяли на лето подработать подсобным рабочим. Его всегда тянуло на железную дорогу. Вот оно – лето, вот она – беззаботная жизнь в палатке, с полевой кухней. И вдруг это все закончилось. Услышали они плач в трубке и ничего не поняли. Прораб снова накинул телефон на провода и связался с управлением железной дороги в Уфалее. Каждое утро нужно было докладывать объем работы проделанный за предыдущий день. В тот день, 22 июня 1941 года, отчет не потребовали. Потребовали явиться всем в управление. В Челябинске уже формировали восстановительный поезд. На сборы дали три дня. Пришел Михаил домой, а мать в слезы: «Куда собрался? Не пущу. Убьют тебя». В тот год он на фронт не ушел.

Ехали во Владивосток, приехали в Вашингтон

В 1942 году на фронт брали и 17-летних. Снова вызвали в военкомат. Парни явились и услышали, что набирают 50 человек со Свердловской области в морской флот. «О-о-о, морфлот!» – закричали они. – Конечно, пойдем! Записывайте». Так и собрались. Старшему в их группе документы отдали на всех и на вокзал отправили. Там пришлось ночь под дождем кантоваться. На сам вокзал не пускали. Утром в комендатуре им сказали пути и номер вагона, в котором предстояло ехать. Эшелон медленно набирал скорость. Вагоны разукрасили плакатами «На помощь Родине и фронту». Провожающие долго бежали за поездом и плакали. До Владивостока они добрались только через 21 день. Новобранцы же, вторая очередь. Необученные еще. В первую очередь раненых пропускали и тех, что на фронт ехали.

Прибыли на станцию «Первая речка» ночью. В темноте город казался огромным мегаполисом. Вокруг темень и огни высоток.

– Мы с другом моим Пашкой из одной деревни, и газет одних и тех же начитались. Нам казалось, что перед нами Нью-Йорк или Вашингтон, не иначе. (Эти названия тоже из газет узнали.) Посчитаем этажи и собьемся. Переночевали в каком-то помещении стоя, лечь было негде. А утром идем, смотрим по сторонам и не понимаем, куда что делось. Нет ни мегаполиса, ни небоскребов. Кругом сопки и дома на них. Весь город на холмах, – вспоминает Михаил Иванович.

Напали на нас неведомы твари

Паек выдали простой – кусок соленой горбуши, банку сгущенки, булка хлеба. Парни все съели, и пить захотелось жутко. Но к этому времени уже погрузились на баржу-«пятисотку» и отправились морем к Посьету. На бадье с пресной водой амбарный замок висит. Пить можно по расписанию. А жажда беспощадна. Шкипер смеется: «Попались, салаги». А им уже невмоготу, пить хочется, аж губы побелели. За бортом полно воды. «Мы пустую банку на веревке за борт спустили и зачерпнули водички морской. А она горько-соленая – пить невозможно, гадство», – засмеялся Михаил Иванович.

Сначала их на месяц отправили на уборку, от Тихокеанского флота. Михаил Иванович до сих пор помнит свое первое впечатление: «Тогда мы с Пашкой впервые помидоры увидели. У нас в деревне не росли. В совхоз, куда нас отправили, пришлось добираться пешком. Дорога между озерами во время прилива уходит под воду. Помню, зашли мы на перешеек, штаны закатали и двинулись. Вдруг на нас кинулись неведомые твари. Хвостом крутят, как торпеды, и летят на наши ноги со скоростью ракеты. Тело, как веретено острое, а где головы- там щупальца. Мы испугались, палки похватали и стали их глушить. Они черноту выпустили и скрылись. Страху мы натерпелись, а еще до совхоза даже не дошли. То каракатицы оказались. Мы потом ими же и отужинали», – опять с улыбкой рассказывает ветеран войны.

Месяц пробыли на уборке урожая, и снова морем вывезли их на материк. В порту застряли, шторм начался и двое суток не стихал.

– Лейтенант наш принял решение в совхоз за пайком вернуться. Взял пятерых парней, с ними ушел и Пашка. Шторм-то и неделю может не стихать. Сколько нам в порту болтаться – неизвестно, а паек на двое суток выдан был. Пока они ходили, непогода стихла, и нам разрешили выход в открытое море. Я все оглядывался, вдвоем-то с другом привычнее было. Но вовремя они не поспели, и потом железной дорогой из Краскина во Владивосток возвращались.

Последняя встреча

– А мы сразу с корабля да в душ – мыться, бриться. Белье скинули, новое получили, и распределили нас по частям. Обмундирование выдали, а я все глазами Пашку искал. Они опаздывали. Нас уже в учебные заведения зачислили, – рассказывает Михаил Иванович.

Сначала был отбор по здоровью, а потом по грамотности. Кто посмышленее, тех учиться отправили, в том числе и Михаила Ямова. Идут они, одетые уже в форму флота, но бескозырки без лент. Пока присягу не приняли, ленты не положены. «Идем строем, смотрю, дружок мой Пашка только прибыл, с лейтенантом шагают. Окликнул я его, подбежали друг к дружке, обнялись. Я успел сказать, что меня в школу оружия отправляют учиться, и все. Вот так мы расстались с другом. Я Пашку больше не видел», – вздохнул Михаил Иванович.

Он детально помнит все события до сих пор. Прежде чем начать свою историю, сказал, что такое не забывается. Ветерану нашему 96-й год идет. И все же не удержаться от вопроса: «Что стало с другом?»

– Не торопись, слушай, сейчас расскажу, – ответил Михаил Иванович. Я замолкла. А он продолжил: – У меня полевая почта была 1004, а у него, у Пашки, – 1005. Родители думали, что мы вместе, раз почта рядом. Только он на Сахалине оказался в итоге, а я на юге Владивостока. Сахалин закрыт был для посылок, только письма доставляли. Половину-то острова японцы занимали. Родители прислали письмо, что отправили посылку нам двоим. Носки, варежки, печенье. Я им отписал, что мы не вместе. Ну а следующим письмом мне сказали поделиться с товарищами. Я узнал, что его три месяца обучали винтовку держать, затем повезли под Москву. Под Свердловском он у командира своего отпросился дома побывать. Обещал нагнать поезд в Челябинске. А нагнал только под самой Москвой. А там под бомбежку попал и погиб. Так не стало моего друга Пашки.

Диверсии

Михаил Иванович десять месяцев учился, как работать со сложной техникой. Радиолокационные приборы, антенны, радары. Прибористом стал, как сам говорит. Тесно сотрудничали с метеорологами. Данные должны быть четкие: скорость ветра, азимут, давление. Курсы проходящих неподалеку судов определяли. Отличали наши корабли от кораблей неприятеля, выслеживали их самолеты. Служил Михаил Ямов в 97-м артиллерийском дивизионе, который располагался в бухте Витязь на юге Владивостока. Японцы там часто диверсии совершали.

– Но у нас был четкий приказ не стрелять. Не выдавать боевые точки. Самолеты-разведчики кружили над городом и берегом на 10 тысячах метров, а снаряды наши до такой высоты не доставали. Один командир, в самом Владивостоке, не выдержал и бахнул по такому разведчику из орудий. Его под трибунал, потому что выдал боевую точку. Батарею расформировали. Мы не раз находили брошенные плавсредства японские, а там карты с нанесенными нашими огневыми точками. Нас, молодых, тоже обстреливать надо было. В основном тренировались холостыми снарядами, потому что боевые дорогие были, как целая корова стоили. Однажды боевым зарядили, как бахнет, гадство. У кого голова чуть не лопнула, у меня из уха кровь полилась, а командир наш как ни в чем не бывало сказал, что корова улетела, – сейчас, спустя 75 лет, Михаил Ямов спокойно об этом рассказывает.

– На острове Фуругельма такой случай был: дозорному смена не пришла ночью. Пост покидать нельзя, и все же утром он решился. Спустился с горы вниз. А в расположении командир как сидел за столом, так и голову склонил – ножом в спину зарезан. А остальные в кроватях перерезаны. Часовой выскочил, в камнях спрятался, пока два тральщика не пришли. Но это до нас было. Когда еще корабли неприятеля глазами высматривали. Видимо, с подводной лодки высадились японцы и всех убили, – продолжает Михаил Иванович.

Победа на сутки

День победы ждали все. На далеких островах Тихоокеанского флота тоже. По радиосообщениям было ясно, что капитуляция Германии не за горами. Но точной даты не знал никто. В тот день, 9 мая 1945 года, в части, где служил Михаил Иванович, случился аврал. Бывает такой, помывочно- постирочный.

– Вот мы строем в душ пришли, намылились с головы до ног, и вдруг один забегает и кричит: «Братцы, победа!» Ох, что ж такое началось. Мы скорее стали смывать с себя пену, на ходу одевались, впрыгивали в штаны. Выскочили на улицу, обниматься давай все. Слезы полились, женщины вокруг ревут. Суматоха стоит. А вечером нашей батарее салют давать. Э-эх, бахнули мы салют с горы Туманной и отметили боевыми ста граммами. Утром узнали, что Сталин обещал открыть фронт против Японии. Расслабляться рано. Нас тут же привели в готовность номер один – это когда ты через сорок пять секунд должен уже дать первый залп. И все это время, три месяца, мы спали возле орудий.

Территориально рядом располагалась миллионная Квантунская армия Японии. 9 августа – день, когда Америка сбросила на Нагасаки атомную бомбу. В тот же день войска Красной Армии начали Маньчжурскую операцию.

– Нас – в готовность номер один и к приборам. Каждый находился на своем боевом посту. Понеслись команды: угол такой то, азимут такой, заряжать шрапнелью. Помню, небо в ночи горело от взрывов. Мы только успевали данные передавать. Вся техника была задействована. Наша артиллерия, танки, орудия. Два с лишним часа бой шел. А потом советская армия перешла в наступление на Квантунскую армию. Как утюгом, наши сметали японца. Я вам скажу, что враг на нашу территорию и шагу не ступил в ту операцию, – вспоминает Михаил Иванович.

Ранение. Демобилизация

После этих событий был захвачен Ляодунский полуостров и остров Хоккайдо. Михаила Ямова перекинули в город Юки. Там они защищали местное корейское население от японцев.

– Туда морем добирались, но шторм помешал. Болтались в попутном порту, непогоду пережидали. Встретили другую часть. Они по суше ехали. Нам предложили далее на студебекере добираться. Потому что у нас оказались одинаковые задачи. Из наших человек десять согласились. Ехали мы в зарослях грецкого ореха, сзади нас прикрывал бронетранспортер. На перевал только поднялись, и тут раздался первый взрыв. Шофер принял вправо, угодил в воронку. Машина прыгнула и бах – и второй взрыв. Из кузова все вылетели, а лейтенанту колесом запасным голову размозжило. Остальные ползают оглушенные, как черепахи. Шоферу ничего. Он нам крикнул, чтоб мы быстро в кузов обратно лезли. Мы организовались и свернули в местный лес. Я смотрю, кровь у меня. Оказалось, в ногу ранило. Забинтовался. Позже в госпитале показал хирургу, там кость неправильно росла, может операция нужна. А хирург мне сказал: «Ходишь – вот и ходи до старости. Лучше в лаптях, но на своих». Я его послушал и не стал операцию делать. Так и живу до сих пор, – рассказывает ветеран.

–Местное корейское население к нашим военным хорошо относились, называли «рус капитан». А японцы диверсии устраивали. Бывало, пойдешь фильм смотреть, потом встаешь со стула, а товарищ падает рядом с ножом в спине. Сейчас Юки – корейский город. Примерно два месяца мы там были, перед октябрьскими праздниками 1946-го нас вывели. Мы остались осваивать новую оборонную технику в своей части, в бухте Витязь.

В апреле 1947 года по указу верховного главнокомандующего Михаила Ивановича Ямова демобилизовали. В тот год отправились домой 10 возрастов. Некоторые солдаты были призваны в армию еще в 1936 году. Отслужили свои два года на флоте, а потом год добавили. Затем хасанские события начались, потом финская. Некоторые уже чемодан собрали, но пришлось задержаться. Началась Великая отечественная, а потом Маньчжурская операция. По одиннадцать лет отслужили получается.

После войны Михаил Иванович приехал домой, глядь – кругом разруха. Брату 12 лет, сестренка постарше, мать больная – помогать надо. Так и остался. Мужиков-то на пересчет в их село вернулось. Да на СТЗ взяли сразу, в новосутуночный цех прокатчиком.

Столько лет прошло, а про сороковые года до сих пор до конца не рассказано…