«Прожить бы эту жизнь успеть…»

О судьбе своего брата рассказывает полевчанка Людмила Змеева

О военных невзгодах родных Людмилы Иосифовны Змеевой «Рабочая правда» уже писала, поэтому судьбы героев, о которых пойдёт речь ниже, вам, возможно, знакомы. В этот раз Людмила Иосифовна рассказывает о своём старшем брате Евгении. Он был старше её всего-то на пару лет, но всё равно оставался старшим братом. И если в семьях допустимо уменьшительно-ласкательное Женька, то для Люси он всегда был Женей.

– Ему не повезло в этой жизни с самого раннего детства – он упал с полатей в возрасте двух лет, – рассказывает Людмила Иосифовна. – Его отходили, но что-то всё же с парнем сделалось – он стал неспокойным.

В детдом

Семью разделила война. Отец Иосиф Семёнович был призван на фронт, мама Марфа ОТЧЕСТВО умерла в 1942-м от болезни. Старшему брату Тимофею шёл 14-й год, брату Толе и сестре Вале и того меньше. Ни бабушек, ни дедушек у детей не было, поэтому самых маленьких ждала судьба детдомовцев.

В детдоме в деревне Поташке (Артинский район Свердловской области – прим. авт.) Женя снова покалечился: заигравшись, дети случайно толкнули Женю на раскалённую буржуйку. Он задел её спиной только на миг, но этого было достаточно, чтобы получить ожоги. Они долго не заживали – время-то военное, лекарств никаких толком нет. Чудо случилось уже в детском доме деревни Петухово, куда позже перевели детей.

– Одна деревенская женщина Полина выручила, – продолжает свой рассказ Людмила Иосифовна. – Она приходила ко мне, даже хотела удочерить, но Женя воспротивился, конечно. Эта женщина его и выходила – принесла гусиного сала, стала смазывать его раны.

«Новая мамка»

Постепенно раны брата зажили, закончилась и война, дети получили весточку от отца – мол, возвращаюсь, заберу вас, как накосим сена… Казалось, счастливая жизнь вот-вот начнётся, но оказалось, что мирное время не слаще. Ребятишки вернулись, но дома их ждали голод, разруха и «новая мамка» – отец женился второй раз.

– Мама, когда умирала, сказала: «Ты, Тимофей, будь робятам за отца. А ты, Валя, – за мать», – Людмила Иосифовна продолжает. – Они старались изо всех сил, но сами ведь ещё дети. С мачехой жить было тяжело. Тимофей ушёл к тётке, а потом – в армию. Валя тоже наплакалась, да и попросилась к другой тётке, а у той тоже семеро…

И снова в детдом

Не прошло и полугода, как Женя и Люся снова оказались в детском доме. Сюда позднее пришла работать няней сестра Валя.

Так разошлись по миру почти все дети Константиновых, в родительском доме остался жить только средний брат Николай. Окончив лишь три класса школы, он работал на ферме.

Людмила Змеева:

– А папка молчит, не перечит ей… Он у нас был добродушный. Много работал, по хозяйству не успевал… В детдоме нам нравилось: мы дружили с ребятами, ставили концерты, а однажды меня даже заприметила комиссия из театрального училища, но не сложилось, и Женя долго успокаивал меня, гладил по голове.

Не в чем в школу пойти

В 1948 году Люсе и Жене всё же пришлось вернуться домой, в Сажино – детские дома были переполнены круглыми сиротами. Отец сразу пристроил их на пастбище. Летом брат с сестрой пасли деревенское стадо, а осенью пришли в школу. Правда, немного опоздали – уже заканчивалась первая четверть.

– Ты где раньше был? – спросил Женю директор.

– Работал, – отвечает, – но я догоню.

Людмила Змеева:

– Одевать его некому было. Рубаха подвязана верёвкой, штаны какие-то, а сам он весёлый, красивый! Директор знал Женю ещё по прошлому году, знал, что брат – отличник, легко и с охотой учится. Он привёл его в класс, рекомендовал учителю.

А в декабре снова беда: отец с мачехой не пускают Женю в школу – ничего из одежды нет. Но тут на подмогу пришла сестра Валя, маленькая мама, как они её называли. К тому времени она уже вышла замуж и упросила свёкра забрать Женю. В 1950 году из армии вернулся брат Тимофей, устроился в дорожный отдел мастером, забрал братишку к себе.

Однако не пришлось Жене окончить десятилетку в срок: пришлось идти в школу фабрично-заводского обучения (знаменитое ФЗО), а после – в армию.

Путь поэта

Во время службы в армии Евгений попал в переделку: западноукраинские бандиты едва не убили его. Это случилось под Винницей, где стояла его артиллерийская часть. Нападение произошло ночью, Евгений сильно пострадал, получив множество ранений в голову. В декабре 1956 года он вернулся в Сажино, где вместе с сестрёнкой окончил наконец десятилетку.

Младшая Люся помогала ему с языками, они вместе сдавали экзамены по русскому языку и математике и вместе получили аттестаты зрелости. Она поступила в Уральский госуниверситет, работала. Брат же метил в Москву, а пока работал на строительстве улиц Свердловска. Его страстью была поэзия. Стихи Евгения Константинова уже знали в свердловском литературном объединении. В Московский литературный институт он отправился поступать спустя пару лет, приняв от сестры благословение и 400 рублей в помощь. Первая неудача – завалил творческий конкурс – не сломила Евгения, и он серьёзно взялся за подготовку: вошёл в поэтический кружок столицы, много работал. И уже через год поступил.

Судьба его сложилась – он женился, в 1961 году у него родился сын. Стихи Евгения Константинова печатались в столичных журналах, молодому литератору дали квартиру в Балашихе. Он много ездил по стране, позже перевёз семью в Смоленск, ближе к местам сражений.

– Его очень трогала эта тема – Великая Отечественная война, – говорит Людмила Иосифовна.

Детские и армейская травмы «догнали» Евгения Иосифовича, спровоцировав неизлечимое заболевание. Он умер в лечебнице в возрасте 64 лет…

 

 

СТИХИ

 

С полатей, из-под кучи хлама,

Забыв про холод,

Нагишом

Бросались мы навстречу маме,

Входившей медленно с пайком.

Хватали ложки и стаканы.

Шатался стол – быстрее сесть!..

И мне казалось очень странным,

Что мама не хотела есть.

Родная мама!..

Мне прижать бы

тебя к широкому плечу,

Набрать бы снеди, как на свадьбу:

«Ты ешь… Я… нынче не хочу…»

Но вырос тихий крест за прудом –

Не сядет мама у окна:

С весенней легкою простудой

Тогда не справилась она.

 

 

Пимы

До окон выросли сугробы –

Беда детдомовской зимы, —

И нам – отличникам учёбы –

На складе выдали пимы.

И два пима, больших, тяжёлых –

Непарные – достались мне.

Их все разглядывали в школе.

Один – светлей, другой – темней…

Но было в них тепло, уютно –

На все сугробы наплевать!

Дурзья в то утро поминутно

пимы ходили примерять…

А Толька Львов просил в сторонке

Отдать ему за пимы нож…

Но я сказал, что нож

Легонько

У деревенских отберешь.

Потом пимы поставил на пол,

От посторонних глаз укрыв.

…А ночью Толя тихо плакал,

В подушки голову зарыв.

Он, значит, снова видел взрывы

И окровавленную мать…

…Я влез на нары торопливо,

Я стал соседа поднимать.

Я говорил: «Да брось ты, Толька…

Ну, вот… Подумаешь – пимы!

Двенадцать пар их было только.

Носить их будем вместе мы.

День – ты, день – я…

И так – износим!»

Растил сосульки потолок,

И ветер дул в окно из ночи

На исхудавший фитилёк.

 

 

 

Гремела над Москвой война,

Был небосвод похож на каску,

Но находила нас страна

Одежду, хлеб, тепло и ласку.