Дети лечили души раненых песнями и стихами

Полевчанка Тамара Брагина продолжает вспоминать военное детство во Владикавказе

Она читала Бажова при свете печи-буржуйки, ходила в калошах из переплавленных шин и пальто, сшитом из солдатской шинели, голодала и искала картошку на полях. В шесть лет ей доверяли самое важное – стоять целый день в очереди и получать положенный по карточкам хлеб.

Считать до 100 научила жизнь
Ещё до поступления в школу я была уже знакома с буквами, с арифметикой – обучилась у своей тети-монашки Феклы Захаровны. Она показала мне сначала русские буквы, а затем церковно-славянскую азбуку. Сидя во время бомбежки в подвале, я читала вслух молитвы из Библии во имя спасения от попадания бомбы в наш дом и о сохранении нам жизни. А уж считать до 100 меня научила сама жизнь. Это было связано с хлебными карточками, которые были выданы горожанам в самом начале войны. А в 1942 году была установлена хлебная норма: рабочему – 200 г кукурузного чурека, служащему – 100 г, иждивенцам – 50 г. Нашей семье полагалось в сумме 250 г хлеба: маме – 100 г, как служащей, а иждивенцам – мне, брату и тете – по 50 г. Я должна была каждый день выкупать хлеб – в этом и состояла моя трудовая деятельность. Хлеб стоил денег, и мне надо было точно знать, сколько нужно было заплатить за 250 г кукурузного чурека.

Чтобы купить хлеб, надо было с 7 часов вечера занять очередь, которая считалась на десятки, а номер десятка и номер в десятке писались на руке. Тетя занимала очередь вечером, мама караулила ночью, чтобы не вычеркнули из списка при проверке десятка. Вечером мне писали номер на руке и утром отправляли на целый день в булочную ждать, когда привезут хлеб. Не дай бог было опоздать на перекличку! Из десятка вычеркивали, и хлеба в этот день нельзя уже было купить. Надо было начинать все сначала: вечером – десяток, ночью – дежурство, днем – ожидание привоза хлеба. Эти очереди казались «резиновыми». Другие дети в таком возрасте в иные времена играли в казаков-разбойников и ни о чем не думали, а на долю военного поколения пришлось суровое безрадостное детство.

Поход на «менку» мог быть последним
В войну все, что только можно было продать или обменять, меняли на продукты. Поход женщин в села для обмена вещей на продукты назывался «менкой». Это был большой риск. Грабители и мародеры подстерегали женщин с продуктами на дорогах и забирали всё, что те несли, везли голодным детям. Многие женщины навсегда оставались лежать на дорогах. Но никакие опасности их не останавливали.

Моя мама с другими женщинами ездила в колхозы менять вещи на продукты, они отсутствовали больше двух недель. До войны у нас была небольшая тележка, на ней мама и возила вещи. Когда в конце 1942 года немцев отогнали от города, раза два на «менку» она брала меня с собой. Вещи меняли в основном на кукурузу. Вместе мы тащили тележку с мешком кукурузы, которую потом вручную мололи на крупорушке и получали муку для хлеба-чурека и отруби на кашу-мамалыгу.

Зима 1943 года была сырой и холодной, а теплой одежды не было. Осеннее пальто мне было сшито из солдатской шинели, которую мама выменяла на рынке на свое серебряное кольцо. Из автомобильной шины были отлиты калоши: их можно было надеть на чувяки или прямо на ноги, предварительно намотав на ступни толстые портянки.

Хождение «по окопушкам»
На 250 г кукурузного хлеба по карточкам невозможно было прожить целый день. Хотелось еще что-нибудь: ели крапиву, лебеду. Осенью мы, девчонки и мальчишки, брали в руки тяпки и мешки и шли на совхозное поле «по окопушкам», где уже был полностью убран картофель.

Тяпкой рыли землю и были очень рады, когда вечером приносили с десяток картошек, натирали её и пекли драники – ну это уж было блаженство!

Начиналась весна, и вся детвора набивала животы «витаминами» – дудками, сладкими стебельками осоки из озера, кислицей. Весной снова перекапывали картофельные поля – искали прошлогоднюю мерзлую картошку. Потом мыли ее, натирали на терке, делали крахмал, смешивали с горячей водой, и получался кисель. Съешь его – и в животе вроде бы много еды, ощущения голода почти не было. Такое хождение «по окопушкам» продолжалось весь голодный 1943 год.

Война познакомила с Бажовым
1 сентября 1943 года я пошла в первый класс. Мою первую учительницу звали Варвара Ивановна Романова. Учились все старательно, честно, добросовестно, понимая, что это наш вклад в Победу. При этом мы вынуждены были сами запасать дрова для котельных.

Учебник был один на 5 человек, а из-за нехватки бумаги писали на старых газетах между строчками пером, привязанным к палочке, учили уроки по ночам при свете коптилки, читали при свете печки-буржуйки. Такого, чтобы кто-то не выполнил домашнее задание, просто не было. За хорошую учебу в течение одного месяца давали талон на обед в городскую столовую, где, отстояв очередь, можно было получить тарелку горячего супа с мороженой капустой и кусочек ржаного хлеба с маргуселином (что-то похожее на маргарин), сладкий чай с кристалликами сахарина.

У меня была подруга Нина Белова, она родом с Урала, жила в городе Сысерти. В семье Нины была большая библиотека, и я часто брала книги домой читать. От нее я впервые узнала о великом писателе П.П. Бажове. Она знала наизусть многие сказы. В школе был драмкружок, которым руководила Нина, и она всегда исполняла роль Хозяйки богатств Урала. После войны с этим прозвищем она уехала с семьёй на свою родину. Больше мы не виделись с ней.

Помогали в госпитале мамам
В школах размещались госпитали: на первом этаже находился санпропускник для раненых, на других этажах – палаты. В госпитале № 1620 моя мама работала хирургической медсестрой и одновременно прачкой. Для перевязок раненых не хватало бинтов, и медсёстры сами их стирали, а затем сушили для следующей смены. Мы часто стояли под окнами санпропускника. Просто хотели показать своим мамам, что живы. А в нас раненые видели своих собственных ребятишек, многие плакали от разлуки с ними.

Иногда нас пускали в палаты госпиталя: мы пели, плясали, читали стихи, рассказывали о том, что происходит в городе. Очень нравилась раненым песенка: «Чубчик, чубчик кучерявый, да развейся, чубчик, на ветру. Раньше, чубчик, я тебя любила, а теперь забыть я не могу!» Все тогда понимали, что фронтовикам нужно не только раны лечить, но и душу.

Кроме выступлений мы выполняли разные мелкие поручения: помогали набивать тюфяки соломой, так как не хватало матрацев, кормили тяжелораненых или выполняли работу санитарок. Часто читали раненым известия Совинформбюро, сообщали последние фронтовые новости. В госпитале мы могли послушать воспоминания солдат о недавних боях, об однополчанах – живых и мертвых. Во время одного из таких посещений я услышала рассказ о подвиге комсомольца Петра Барбашова, чьим именем названа теперь улица недалеко от школы № 30 города Владикавказа.