«Мне было четыре, но я до сих пор вижу это как наяву»

БЫЛА ВОЙНА

Из воспоминаний Веры Дрокиной о Великой Отечественной войне

Деревушка наша Иванёво стояла в пяти километрах от города Ельня Смоленской области. Когда-то это была усадьба богатого врача Дрейка, он оставил её ещё до войны. Отец мой, Дмитрий Сергеевич, работал трактористом. Как грянула война, вместе с другими мужчинами он погнал технику – трактора, сеялки, косилки – на восток, в тыл, чтобы не досталась врагу.
Когда бомбы начали рваться уже почти у самых наших ворот, председатель сельсовета раздал всем лошадей, по одной на три семьи, и мы тронулись в путь. Мне было тогда четыре года, брату Шурику – пять лет, сестре Вале – всего год. С нами мама, бабушки Ганна и Фрося, и тётя Наташа, мамина сестра. Сестра Полина, приехавшая из Москвы погостить, тоже была с нами. К телеге мы привязали корову. Мы надеялись найти убежище в лесной деревне Строины. И вот двигаемся мы по дороге, оборачиваемся – а за ними идут немецкие танки, машины, мотоциклы… Нас не тронули. Мы переночевали в деревушке, что попалась по дороге, и вернулись домой. А от хат наших одни головёшки остались, ещё дымятся, только печки стоят, чёрные, как памятники… В них мы потом пекли хлеб…
Что делать? Холодно, зима подступает. Мы нашли приют в уцелевшей чудом баньке. А вот есть было нечего: схорон с зерном, что мама с бабушкой сделали перед побегом, кто-то нашёл, не оставил ни крошки. Зато уцелело припрятанное сало, да была ещё жива коровушка-кормилица.

Бок о бок с немцами
Оккупанты жили здесь же. Они заставили местных копать для них землянки, обустроились, стали обживаться. Жизнь продолжалась, хоть и такая – тревожная, голодная…
Мы, детвора, подбирали окурки немецких сигарет, собирали съедобные отходы за немецкой столовой. Позднее «поделили» между собой землянки немцев: в обеденный час сидели у входов и ждали, не оставят ли чего для нас немцы, отобедав. Мне, бывало, перепадал и котелок, куда они сливали всё, что не доели. Съев всё подчистую, я бежала на речку, где полоскала посуду, начищала котелок песочком и травой.

Однажды один из оккупантов угостил меня ломтём хлеба, намазанным повидлом. Такого угощенья я никогда не видела, отнесла матери, чтобы та накормила Шурика и Валю. На радостях мама достала два куриных яйца и наказала отблагодарить того немца. И что же? В ответ я снова получила «подарок» – почти целую буханку хлеба и полбанки того самого варенья!
Мы всегда были голодны. Ходили на немецкую кухню, где повара раздавал остатки пищи, приготовленной для немцев. Мне кажется, я никогда не ела супа вкуснее… Но, конечно, мы всегда помнили, что эти люди – враги. И по-детски нелепо вредили им.

Однажды Мишка Курочкин вылил в реку банку мазута, когда там умывались немцы. И едва не утонул, когда в наказание немец схватил его и давай окунать в эту воду…
А однажды Колька Евгращенков навалил большую кучу прямо посреди немецкого блиндажа, пока хозяева отсутствовали. Повезло, что не был обнаружен. Немцы палили в воздух с криком: «Русиш швайн!».

Страшная казнь
В разрушенной деревне появлялись и партизаны. Ночью было их время. Среди местных были связные. Одной из них, я думаю, была учительница немецкого языка Любовь Ивановна Лызлова. Ей тогда было уже около 50 лет. А немцы с особым вниманием относились к таким вот интеллигентным людям – учителям, врачам, выискивали партийных работников, комсомольцев, коммунистов… Вы не представляете себе, сколько вокруг было предателей. В соседней деревне, к примеру, дети сдали немцам своего партийного отца.

Мама с бабушкой уговаривали Любовь Ивановну бежать из деревни, но она отказалась наотрез. И однажды была схвачена. О её судьбе долго ничего не было слышно… Однажды нас согнали во двор помещичьего дома, и все увидели, как на крепких ветках ракит сооружается виселица… Криком огласилась деревня, люди стали готовиться к смерти…

Это было страшное осеннее утро, ледяными корочками повсюду покрылась грязь. Мама, схватив меня на руки, в отчаянии бросилась под дуло автоматчика: «Бей, пан, бей!». Но переводчик успокоил нас, сказав, что будут вешать… учительницу. Это была показательная казнь. Привезли Любовь Ивановну. Поставили на табуретку, накинули петлю… Когда из-под её ног выбили стул, все женщины закричали, завыли…

И тут сук обламывается, тело Любови Ивановны падает на землю… Мы замерли. Кажется, она мертва. И вдруг она поднимает голову и садится… Её добили выстрелом в лицо. Я помню, как кровь залила красивый платок и чёрное пальто, в которые она была одета…

Я испугалась так, что с того дня буквально потеряла дар речи, не могла произнести ни слова, и очень долго не говорила. А когда снова заговорила, страшно заикалась… Любовь Ивановну похоронили у речки, и долго потом мы, уже школьницы, ухаживали за её могилой.

Слава богу, больше таких страшных казней не было в нашей деревне…

Чудесное спасение

Однажды мама и тёти отправились в лесную деревню, чтобы поменять вещи на хлеб. По дороге им встретилась колонна пленных, которых немцы куда-то гнали.
И конца-краю не было видно этой колонне… Голодные, без сил, полусонные, они едва шли. И вдруг – знакомое лицо! Отец! Мой папа шёл среди пленных. Голова его была опущена, он не видел дороги… Но мама узнала его: «Митька! Митька!». Мама и тётя Наташа упали в ноги конвоира: «Пан! Пан! Это наш пан, отдайте его нам!». И умолили, отца отдали. Мама тут же спрятала его в телеге, укрыв тряпьём. И не удержались, пожалели молоденького пленного, что шёл в конце колонны. Тётя назвала его мужем, и конвоир отпустил парня. Звали мы его потом Вася-пленный.

Мужчин удалось передать партизанскому отряду имени Сергея Лазо, к которому они и присоединились. Часто под покровом ночи папа приходил повидаться с семьёй, а когда возвращался к своим, мама сильно переживала – не нарвался бы на немцев.

Гром всё-таки грянул. Отец был тяжело ранен в ногу разрывной пулей. Самолётом его доставили в Свердловск, где доктора вынесли безжалостный вердикт – с ногой придётся расстаться. Он категорически отказался, вернулся. Наша деревня к тому времени была уже освобождена. Мама запаривала разные травы – липу, крапиву, лечила ногу отца припарками, компрессами. Нога стала очищаться, а через некоторое время папа стал ходить, правда, на костылях. Взялся за сапожное ремесло. Помню, все дети вокруг ходили в лаптях, а мы – в сапожках… Он брался за любую работу: ремонтировал и точил любой крестьянский инструмент, колол свиней в деревне, а главное, ничего не жалел для нас, и был очень добрым.

После Победы

Я помню тот день, когда мы узнали, что война закончилась. Я училась тогда в первом классе Шараповской школы. Мы как раз шли на занятия и бросали вверх свои сумки с криками: «Победа! Победа! Ура!».

Но для людей это была горькая радость. Смоленщину нашу сравняли с землёй, ни одного целого дома не осталось ни в деревнях, ни в городе… Мама потом вспоминала, что дорога от нашей деревни до Ельни вся была усеяна телами русских и немцев… Не дожила до конца войны мамина сестра, тётя Полина – умерла от тифа, младший мой братик Шурик умер от дифтерии, сразу же после войны нас покинула бабушка Фрося, мамина мама…

Война закончилась, но теплее и сытнее не стало. Многие вернулись с войны, но тех, кто не вернулся, было больше. Мы продолжали жить в землянках на выжженной земле. Мама с тётей Наташей взялись строить хату…

Я до сих пор с благодарностью и теплом вспоминаю своих родителей. Мама моя – образец мужественности, выносливости, деловитости. Она пережила революцию, Гражданскую войну, комунну, несчастное первое замужество, когда ей пришлось расстаться с первенцем, отдав его свёкру и первому мужу. Он вырос богатым человеком, но маму не простил. Она очень страдала. Мама пряла, вязала, ткала, бралась за любую работу, даже мужскую… Для нас с сестрой она шила красивые платья, пиджаки… Мама учила нас всему, что умела, говорила: «В жизни пригодится всё». И оказалась права.
Я благодарна своей семье, ведь только вместе люди способны пережить большие несчастья.